Отправлено: 04.08.13 22:44. Заголовок: Наша русская история.
Интересные статьи и факты русской истории .
Интересны голоса знаменитых людей. Мои комментарии голосов знаменитых людей, лишь мое мнение и анализ постулата. Будет интересно если форумчане выразят и свое мнение.
Голос Н.С. Хрущева/ голос человека, который по-сути не на том месте. Простого и эпатажного. Слишком много наигранного актерства. http://www.youtube.com/watch?v=9fjDQGu3xEU
Послушала голоса,если бы не знала чьи они,то сказала бы так: Есенин- голос крестьянина из забытой деревушки,голос Руси. Маяковский- голос оратора,хорошо поставленный. Сталин- голос уверенного в себе человека,жесткого,который ничего не боится,как скажет так и будет. Хрущев- этот голос вызывает у меня улыбку,он у меня ассоциируется с голосами героев фильмов Гайдая .Берия- вызывает ассоциации как и голос Сталина,жесткий человек. А вот Гитлер-он у меня вообще никаких эмоций не вызывает из этой записи,он здесь спокойно говорит, вот есть запись,так там голос из ада http://www.youtube.com/watch?v=ttf8hLLG05c Ну это лишь моё мнение
Интересна фигура Афрания в романе М.А. Булгакова. Ведь Афраний и есть Воланд. Очень интересна данная статья.
Афраний и Пилат – искусство диалога
Особый интерес составляют диалоги ершалаимских глав. Совершенство проработки образов заключается, прежде всего, в речевых характеристиках, особенностях построения диалогов, передающих атмосферу и колорит того времени. Речевой этикет римлян и иудеев, его специфика воспроизведены с удивительной точностью:
1) сюда относятся славословия в честь императора, входящие в тосты и неизменно сопутствующие упоминанию кесаря в диалогической речи: - За нас, за тебя, кесарь, отец римлян, самый дорогой и лучший из людей!;
- Ручаться можно, - ласково поглядывая на прокуратора, ответил гость, - лишь за одно в мире – за мощь великого кесаря.
- Да пошлют ему боги долгую жизнь, - тотчас же подхватил Пилат, - и всеобщий мир.
(эти речевые подхваты свидетельствуют не только о стремлении Пилата выразить свою лояльность власти, но и о разработанности этикета, наличии речевых формул соответственно каждой ситуации, развитости речевой культуры римлян)
2) специфика приветствий:
- римское: - Прокуратору здравствовать и радоваться!
- иудейское: - Мир вам!
(совершенно различные ментальные установки как отправные точки в выборе пожеланий: языческое «здравствовать и радоваться» - забота о теле, и духовное и прагматическое - «мир вам»)
Диалоги Пилата с Афранием, самым загадочным героем романа, - верх мастерства. Объем передаваемой в репликах информации кратно превышает тот, что заключен в словах. Искусство намеков, возведенное в высочайшую степень, осторожность и демонстрация власти, и, наконец, прорывающаяся человеческая сущность – раскаяние и осознание непоправимости случившегося выделяют линию Пилата. Это направление развития образа катализируют «странное» поведение и реплики Афрания, безусловно, демонстрирующего свое превосходство в диалогах с Пилатом.
Нужно признать, что диалоги исторических глав значительно сложнее, напряженнее, интереснее и насыщеннее намеками, скрытыми посланиями, борьбой идей, чем в главах, посвященных Москве 30-х. Герои умнее. Собственно, глупых героев в исторической части романа нет. Умен Каиафа, верящий, что спасает народ израильский. Умен Пилат, что было отмечено Иешуа. Несомненно, несомненно, очень умен и хорошо образован Афраний, бесспорно выигрывающий в сравнении с современными деятелями ОГПУ, таскающими котов за передние лапы. Умна его подруга Низа. Умен Иуда. Единственный незадачливый герой, «не усвоивший ничего из того, о чем ему говорил учитель», Левий Матвей, оставивший, однако, «речения» Иешуа, записанные на пергаменте, не умный житейски, умен сердцем, сумевшим угадать учителя...
Перечитывая диалоги Пилата с Афранием, испытываю почти физическое наслаждение. Все вкусно. Каждая фраза – образец диалогического мастерства. Угадывание даже не последующей фразы, а следующего мотива делает позицию Афрания неуязвимой. Уровень взаимопонимания, степень общности апперцепционной базы (общие знания коммуникантов о ситуации общения) таковы, что достаточно намека, причем посылаемого взглядом («метнул взгляд и задержал»), а иногда и намека не требуется, чтобы получить ожидаемое речевое действие или сообщение. Один с легкостью поддерживает и продолжает реплику другого. Практически нет вынужденной передачи репликового хода. Искусство диалога, возведенное в искусство, основанное на умении понимать собеседника на уровне мотивации.
Пилат: Ах, так? Что ж, не выплачивались, стало быть, не выплачивались. Тем труднее будет найти убийц. (Если Каифа отрицает свою связь с Иудой, согласившимся за деньги предать Учителя, он не сможет сформулировать мотив убийства Иуды, и дело можно будет замять).
Афраний: Совершенно верно, прокуратор. (Мы можем не опасаться. Нашу причастность к убийству, установить будет трудно, практически невозможно).
Пилат: Да, Афраний, вот что внезапно пришло мне в голову: не покончил ли он сам с собой? (Необходимо запустить и распространить слух о самоубийстве Иуды. Это лучший способ закрыть дело)
Афраний: О нет, прокуратор, - даже откинувшись от удивления в кресле, ответил Афраний, - простите меня, но это совершенно невероятно! (Слишком неправдоподобно, чтобы этому поверили в Риме. Вы же знаете, сколько жалоб послано будет в Рим Каифой!).
Пилат: Ах, в этом городе все вероятно! Я готов спорить, что через самое короткое время слухи об этом поползут по всему городу. (А в этом доверьтесь мне! Я постараюсь это представить в своих отчетах нужным образом. Правдоподобность слухов меня не волнует. Нужно только торопиться, чтобы это выглядело натурально).
Тут Афраний метнул в прокуратора свой взгляд, подумал и ответил:
- Это может быть, прокуратор. (Хорошо, если вы страхуете меня и если вы приказываете распустить слухи, я согласен. Все, что нужно, будет сделано.)
Поэтому соотношение сказанного и недоговоренного не в пользу сказанного, то есть имплицитная составляющая передаваемой в диалоге информации очень велика. И поэтому же непонятно, кто ведет диалог. Формально - Пилат, но инициатива его минимальна, Афраний ему не дает возможности реализовать в диалоге даже задуманное. Проницательность, предусмотрительность и расторопность Афрания таковы, что все, что приходится делать Пилату, - это только благодарить своего помощника. Личная «заинтересованность» Пилата в этом деле очевидна для Афрания, поэтому придать убийству на почве мести характер политической диверсии – значит получить неограниченный кредит доверия и благодарность Рима в лице игемона, и продвижение по службе в дальнейшем. Умно, ничего не скажешь. И вместе с тем необъяснимая симпатия к одному из осужденных, непринятие мер по отношению к Левию Матвею, нарушившему закон (воровство ножа) и порядок захоронения осужденных на смертную казнь – все это наводит на размышления о двойственности этого человека. Сложнейший характер, не до конца раскрытый в трех диалогах. А кто сказал, что человек прост?
Следует отметить еще одну важнейшую особенность исторического плана повествования, а именно, - постоянное незримое присутствие в ткани повествования Иешуа после казни. Наступило «бессмертие». То есть, «Смерти нет», как записал в Логиях (хартии) Левий Матвей. Буквально. Христос упраздняет смерть. Впервые смерть упраздняется как окончательный финал бытия человека. Душа человеческая бессмертна. Осознать это очень трудно. А это означает, что включается новое представление об ответственности за каждый поступок, за каждое слово, ибо каждый будет помнить о своих проступках и грехах «вечно». Интересно, как это дано в художественном решении.
Кто и о чем бы ни говорил, фигура распятого Учителя, «мирного философа» и «мечтателя» стоит за тканью диалога. Она ощущается в формах влияния на мысли и поступки героев: не только Левия Матвея и Пилата, но также Афрания, в рассказе которого о последних часах земной жизни Иешуа сквозит уважение к последнему и легкое презрение к Пилату, отправившему на смерть «философа-мечтателя с его мирной проповедью». Никто, как мне кажется, не обращал внимания на следующую реплику Афрания: «Он вообще вел себя странно, как, впрочем, и всегда.» Что значит это «всегда» из уст могущественного и всезнающего начальника тайной службы? Знал. Все знал и не донес. Точнее, не доложил. Но не означает ли это, что Афраний недолюбливал римскую власть (не случайна додуманная Анджеем Вайдой сцена, когда Афраний выходит из дворца Ирода Великого и с презрением бросает подаренное Пилатом кольцо на землю)? И о каких тайных друзьях осужденного вообще идет речь в романе? А именно их опасается Пилат, прося Афрания лично захоронить тела, по его выражению – «во избежание сюрпризов».
М. И. Андреевской была высказана мысль о том, что Воланд надевает маску Афрания. «К мысли, что Афраний – это Воланд, приводит и распутывание нити с другого конца. Откуда и как всплывает приговор трусости? Где-нибудь в тексте сам Иешуа говорит о ней?... Афраний, конечно, - редкий и почти пугающий случай человека, никогда, как замечает Пилат, не делающего ошибок.» (Андреевская 1991: 62). Серьезные доводы. Еще более серьезные доводы пропущены. Афраний намеренно лжет о том, что Иешуа отказался от того, что положено законом – от напитка перед смертью. Эта ложь имела целью только одно – усилить муки совести Пилата. Второе, что сделано с этой же целью – сообщение от лица Иешуа:
- Нет, игемон, он был немногословен на этот раз. Единственное, что он сказал, это, что в числе человеческих пороков одним из самых главных он считает трусость.
- К чему это было сказано? – услышал гость внезапно треснувший голос.
Гримасничанье, внезапно треснувший голос говорят о душевных муках Пилата. Так зачем же необходимо было Афранию спровоцировать эти душевные муки? Это раскаяние? Презрение к Пилату? А не началось ли уже наказание Пилата за малодушие? И кем?
Далее, совершенно фантастическая реакция на казнь Иешуа, которой он руководил:
Тот человек в капюшоне поместился невдалеке от столбов на трехногом табурете и сидел в благодушной неподвижности, изредка, впрочем, от скуки, прутиком расковыривая песок.
Сидеть в благодушной неподвижности на казни ни в чем неповинного «философа с его мирной проповедью», суть которой ему была хорошо известна! И ведь хорошо знал, что неповинного! Ни угрызений совести, ни сострадания! Полное эмоциональное абстрагирование от происходящего! Никакого переживания! Реакция не-человеческая. Или это же доказывает абсолютное владение собой и абсолютный эмоциональный контроль начальника тайной службы, человека, не делающего ошибок.
Сам Воланд заявляет, что он «лично присутствовал при всем этом. И на балконе был у Понтия Пилата, и в саду, когда он с Каифой разговаривал, и на помосте, но только тайно, инкогнито, так сказать… ».
Тайно дьявол присутствует везде и всегда, везде, где есть человек, а вот инкогнито..... В третьих, Афраний, будучи действительно загадочной фигурой, обладает набором потрясающих личностных характеристик:
1) первая из них – осторожность, возведенная в искусство: он не только носит капюшон, чтобы быть неузнанным, он даже глаза держит полуприкрытыми, чтобы по ним нельзя было прочесть эмоциональное состояние и реакцию на то или иное сообщение. Замечательна и выбранная им маска: лицо его постоянно выражало добродушие, это очень хорошо продуманная прагматичная маска. И вот эта масочный прием тоже настораживает… Он уже встречался в московских главах;
2) великолепное владение искусством диалога, подразумевающее прекрасную образованность. Оно проявляется в умении манипулировать собеседником, извлекать необходимую информацию, оказывать то или иное воздействие и добиваться поставленной цели;
3) всеведение – Афраний знает все об Иудее, ее жителях, ее правителях, состоянии войска, настроениях среди жителей и духовенства, - словом, все, что делает его позицию неуязвимой.
Его характеризует также очень жесткая позиция в диалоге. Высокий интеллект, высочайшая осторожность и предусмотрительность, немногословие. Неизвестное происхождение, во всяком случае, ясно, что он не римлянин. Абсолютная осведомленность о событиях и людях в Иудее, которую демонстрирует Афраний, сообщая Пилату, что единственной страстью Иуды являются деньги, говорит о многом. Он же прекрасно знает, что другой страстью Иуды является Низа, его тайный агент, и, возможно, тайная возлюбленная. Но, разумеется, скрывает это. Все это говорит о том, что перед нами яркая, незаурядная личность и индивидуальность.
Всеведение и непогрешимость Афрания – серьезные доводы, в пользу «двойной» природы образа, но вместе с тем таковы характеристики «ведомства» Афрания. Руководить тайной полицией другой человек в эпоху повальных доносов (перекличка с эпохой 30-хгодов прошлого века), диверсий и провокаций просто не мог. Афраний же идеально подходит для своей службы и своего положения. Поэтому он успешен в своей карьере. Служить он начал еще при Валерии Грате. То есть, к моменту, изображенному в романе успешно служит около пятнадцати лет. В эпоху Тиберия срок внушительный. Удержаться на такой должности непросто. Для этого нужно было обладать именно теми качествами, которыми и обладает этот таинственный и очень убедительно выписанный герой.
Он реально контролирует ситуацию в Иудее посредством разветвленной агентурной сети, обработки доносов, жалоб, вообще переписки с Римом, посредством связей, личных контактов и т. д. «Иначе не может быть» - можно повторить слова самого Афрания.
Доводом в пользу «человеческой» природы образа Афрания являются яркие коммуникативные характеристики героя, его речевая индивидуальность: осторожность, выражающаяся в предпочтении намеков и косвенных речевых актов, а также избегании оценок, природный ум и смекалка, скрытая ирония, вежливость, носящая скорее формальный характер, владение речевыми техниками извлечения необходимой информации в диалоге, манипулирования собеседником, немногословность, ярко выраженное чувство собственного достоинства. Все это создает речевой портрет яркой индивидуальности, незаурядной личности...
Вместе с тем вопрос о «человеческой» природе образа Афрания остается открытым, поскольку такова структура текста, включающего возможность двойных, а иногда многочисленных интерпретаций образов. Множащиеся вкладываемые нами в тот или иной образ смыслы и характеристики, как в калейдоскопических фрактальных структурах, создают возможность домысливания, восполнения неких смыслов до законченной картины. Но один человек видит в комбинации квадратиков и треугольников бегемота, а другой – поваленное дерево. Отсюда столь впечатляющие амплитуды разночтений.
Необходимо также отметить, что у этого образа есть исторический прототип. Как указывает в своей булгаковской энциклопедии Б. В. Соколов: «Прототипом Афрания послужил Афраний Бур, о котором подробно рассказывается в книге французского историка религии Эрнста Ренана (1823 – 1892) «Антихрист». Выписки из этой книги сохранились в архиве Булгакова. Ренан писал о благородном Афрании Буре, занимавшем пост префекта претория в Риме, то есть командовавшего преторианской гвардией (это должностное лицо исполняло, в числе прочих и полицейские функции) во времена Нерона и умершем в 62 г. Будучи тюремщиком Апостола Павла, он обращался с ним гуманно» (Соколов 2003: 29). Настолько гуманно, что разрешал апостолу исцелять больных и проповедовать в тюрьме. Как мы видим, фигура «реального» Афрания сама по себе не менее сложная и противоречивая.
Какой бы ни была природа колоритного образа Афрания в романе, его присутствие в исторических главах определяет важные тенденции в развитии заглавного образа Понтия Пилата. Это начавшееся еще при жизни наказание, представляющее собой муки совести, во многом катализируется благодаря начальнику тайной полиции, Афранию.
Отправлено: 22.11.13 00:08. Заголовок: В плену у Воланда ил..
В плену у Воланда или сны Маргариты (часть II) Автор Владимир Плотников
Глава 5. Афраний против Понтия «Афраний и Петрей доказали, что они понимали военное искусство… что касается разногласий между Афранием и Петреем, то, возможно, что они-то и облегчали победу Цезаря» Ганс Дельбрюк
«По-гречески говорил он всегда легко и охотно, однако не везде» Светоний
«Всякий человек был создан, чтобы войти в небо. В том цель творения» Сведенборг
«И вошел секретарь озабоченный и испуганный, подал бумагу Пилату и шепнул: - Очень важное дополнение. Многоопытный Пилат дрогнул и спросил сердито: - Почему сразу не прислали? - Только что получили и записали его показание! Пилат впился глазами в бумагу, и тотчас краски покинули его лицо. - Каиафа - самый страшный из всех людей в этой стране, - сквозь стиснутые зубы проговорил Пилат секретарю, - кто эта сволочь? - Лучший сыщик в Ершалаиме, - одними губами ответил секретарь в ухо Пилата. Пилат взвел глаза на арестованного, но увидел не его лицо, а лицо другое. В потемневшем дне по залу проплыло старческое, обрюзгшее, беззубое лицо, бритое, с сифилитической болячкой, разъедающей кость на желтом лбу, с золотым редкозубым венцом на плешивой голове. Солнце зашло в душе Пилата, день померк. Он видел в потемнении зеленые каприйские сады, слышал тихие трубы. И стукнули гнусавые слова: "Lex Apuleje de majestate" {Закон Апулея об оскорблении величества (лат.)».
Перед нами авторский «апокриф», ранняя рукопись Булгакова. Между прочим, сопоставление разных вариантов неплохо передает эволюцию самого писателя. В симфонии чувств, то и дело обуревающих Понтия Пилата - образ, которому он придавал чрезвычайное значение, - Булгаков борется со своими комплексами. Реализм передачи доводится до лицевых судорог и гримас, которые мы наблюдаем у Пилата.
- Да в том-то и беда, что не наблюдаем, а только читаем и представляем! – Громыхает взыскательный критик. - У Кирилла Лаврова нет этих судорог в нужном месте.
- Ну, знаете, - вступается за киношников верный поклонник. – Это уж слишком. Режиссер Бортко человек поживший и мудрый. В послесловии к картине он выразил очень смелую и яркую мысль. Она заключается в том, что лично он, Владимир Бортко, разглядел причину отчаяния Пилата - одного на миллион, кто хотя бы пришел в ужас, поняв, что жизнь прожита не так, и кто пришел в гнев из-за этого, а не только на этого «сопляка» в рваном голубом хитоне, доказавшего всю ее, жизни, зряшность...
Вероятно, так. Прокуратор, действительно, пребывает в постоянном терзании из-за своей противоречивости, не позволяющей гордыне старости признать правоту молодости.
Но, если Бортко понял и это, а не только досаду наместника на юнца за свои неправильно прожитые годы, то практически все его коллеги, заслуженные и авторитетные, похоже, ничего этого не поняли, не признали. Ведь куда удобнее гневаться на тех, которые чуток - над твоим пониманием. Увы, твое банальное понимание доступно большинству, и оно удобно, оно всем даже выгодно. Но это же обрезанное понимание не только разбивает все иллюзии у более понимающего, оно заставляет его смириться перед необходимостью пересмотреть прежние правила доброжелательности и терпимости, коль они попустительствуют тупости и убожеству, пусть и прикрытому сединами и заслугами. Тут главное пойти до конца. Но, Понтий Пилат, осознав, убоялся… И за это путь его растянулся на 1900 лет…
Когда Иисуса привели к Пилату, мир фактов и мир истин пришли в непосредственное и непримиримое столкновение, причем с такой ужаса-ющей ясностью, с таким буйством символичности, как ни в какой другой сцене во всей мировой истории. Раздвоенность, на которой изначально основывается всякая наделенная свободой передвиже-ния жизнь, — уже в силу того, что она есть, что она представляет собой и существование, и бодрствование, — приняла здесь наивыс-шую из всех вообразимых форм человеческого трагизма. В знаме-нитом вопросе римского прокуратура: «Что есть истина?» — един-ственной фразе во всем Новом Завете, в которой о себе дает знать раса, уже заложен весь смысл истории, здесь содержатся указания на исключительную значимость деяния, на ранг государства, на роль войны и крови, на безоговорочное засилье успеха и на гордость величием судьбы. И не уста, но безмолвное чувство Иисуса ответи-ло на это другим, фундаментальным, если говорить о религиозной стороне жизни, вопросом: «Что есть действительность?» Для Пила-та она была всем, для него — ничем. Только так и не иначе может противостоять подлинная религиозность истории и ее силам, толь-ко так и не иначе должна она оценивать деятельную жизнь, а если она все же поступает по-другому, она перестает быть религией и сама оказывается жертвой духа истории.
«Мое царство не от мира сего» — вот последние его слова, которые не перетолкуешь, которые всякий должен примерить к себе, чтобы понять, на что подвигают его рождение и природа. Суще-ствование, пользующееся бодрствованием, или же бодрствование, подминающее существование; такт или напряжение, кровь или дух, история или природа, политика или религия: здесь дано только или— или, и никакого добросовестного компромисса. Государственный деятель может быть глубоко религиозен, а богомолец может уме-реть за отечество, однако оба они должны сознавать, по какую сто-рону находятся на самом деле. Прирожденный политик презирает далекие от мира воззрения идеолога и моралиста внутри своего мира фактов — и он прав. Для верующего все тщеславие и успех истори-ческого мира греховны и не имеют вечной ценности — прав также и он. Глуп тот правитель, что желает улучшить религию, имея в виду политические, практические цели. Но глуп и тот моральный пропо-ведник, который желает внести в мир действительности истину, спра-ведливость, мир, согласие. Никакой вере не удалось до сих пор хоть в чем-то изменить мир, и никакой факт никогда не сможет опровер-гнуть веру. Нет никаких мостов между направленным временем и вневременной вечностью, между ходом истории и сохранением бо-жественного миропорядка, в строении которого выражением «сте-чение обстоятельств» обозначается высшая степень при-чинности. В этом высший смысл того мгновения, в котором Пилат и Иисус противустали друг другу. В один миг, миг мира историческо-го, римлянин распорядился распять галилеянина на кресте — и то была его судьба. В другой миг Рим оказался обречен проклятию, а крест сделался попыткой избавления. То была «Божья воля». - Освальд Шпенглер «Закат Европы».
Извините, но в анналах истории сведения о Пилате крайне скудны. Что послужило Булгакову – фантазия или интуиция?
И то, и другое. А еще, безусловно, историческая литература. Обычно, прорабатывая интересующее его явление, Михаил Афанасьевич обращался к самому доступному источнику – энциклопедии Брокгауза и Ефрона.
Удобно: тут тебе не только персональные статьи наготове, но и внушительный перечень сносок на доступные источники.
Там писатель, вероятно, и узнал, что в 1888 г. была опубликована книга немца Густава Адольфа Мюллера «Понтий Пилат, пятый прокуратор Иудеи и судья Иисуса из Назарета».
Булгаков, в свою очередь, выбрал две версии: немецкую (майнцскую) — о происхождении Пилата и швейцарскую — о его «загробных» терзаниях. «В Майнце жил король Ат, который умел читать судьбу людей по звездам,— пересказывает Мюллер немецкую легенду.— Будучи однажды на охоте, он прочел по звездам, что если в этот час от него зачнет женщина, то родится ребенок, который станет могущественным и прославится. Так как король находился слишком далеко от Майнца, чтобы послать за супругой, он приказал выбрать для него какую-нибудь девушку по соседству. Случилось так, что ею стала прекрасная дочь мельника Пила. Она и родила Пилата». Швейцарская же легенда повествует о том, что погребенный в горном озере самоубийца Пилат, подобно старому усталому Агасферу, не знает ни минуты покоя и что ежегодно в страстную пятницу, ночью, дьявол поднимает его со дна, втаскивает на окружающие озеро «скалистые стены», где до рассвета тщетно пытается смыть с него вечные пятна позора. Аксессуары этой легенды также находим в булгаковском романе: когда Мастер, с разрешения Сатаны, отпускает Пилату его грех, «скалистые стены» рушатся, и пятый прокуратор Иудеи обретает, наконец, желанный покой. – Ирина Галинская «Загадки»...
Вношу ясность: описание действий Пилата не во всем сопрягается с Евангелиями, - напоминает богослов.
Батюшки родные, вам не надоело сбивать нас с проложенной колеи, отбрасывая к старому хламу. Мы вроде как условились, что такие действия вполне согласуются с Евангелием от писателя Булгакова, или Воланда, или Понырева. Не отец ли Кураев упорно настаивает на этом? А если вы свято верите в непреложность 4-х канонических Евангелий, то не в вашей компетенции требовать того же от всех. Отчего все должны рассматривать Четвероевангелие как документ документов? И что тогда, просветите, делать с апокрифами?
Евангелические тексты не являются ни догмой, ни законом не то что для человечества, но и для народов России: церковь и государство у нас худо-бедно, но разведены, да и вообще, христианская идея – не указ другим конфессиям. Любая попытка указывать и командовать – калитка для религиозных раздоров.
Наконец, мы здесь рассматриваем, прежде всего, роман и его кино-интерпретацию, а не священный канон.
Кстати, вся эта полемика - ярчайший пример того, как умеет Булгаков задавать задачки. Перед нами одна из самых запутанных и доныне нераскрытых проблем истории, не поняв суть которой, людям никогда не построить царство истины и справедливости. Ибо чаще всего мы равняемся на… ложных кумиров и лицемеров. И проклинаем тех, кого эти лже-кумиры лукавством и подтасовками превратили в общепризнанное средоточие зла, грехов и преступлений.
Прискорбно, но факт: во все времена куда проще и безопасней было делать козлами отпущения смелых, решительных и отважных, тем самым списав на них всю ответственность за собственную безответственность, трусость, покорность. Правило проще принципа, а главное удобно: «Мы не ведали, мы только слепо верили, от нас ничего не зависит, мы не решаем - мы лишь послушно исполняем».
Бортко усилил эту линию защиты и оправдания трусливых, спихнув все грехи на Пилата или Берию (и, значит, Сталина), хотя реальный Берия просто не мог возникнуть в замысле Булгакова, чего не скажешь про Ягоду или, по крайней мере, Ежова.
Трусы – все мы и, особенно, те, кому проще для ума, легче для памяти и спокойнее для совести все вины свалить на одиночных монстров, не давая себе труда задуматься: «Но раз на Грозного, Берию, Сталина упорно и целенаправленно вешается вся грязь, значит, кто-то хочет обелить себя, раз и навсегда назначив Виновных». С этим ведь жить спокойней.
Но… одно… Но. Совесть, если она есть, сведет с ума, пока не докопается до истины, как это и произошло с Пилатом или Поныревым. Пилат, теряя пряжку, скрепу, теряет согласие со своей совестью, с душевным равновесием, отныне ему нет покоя.
Ну не могу! Мастера! Уж и пряжке высший смысл приписали, - насмехается верный поклонник.
Тут надо винить не нас, а древних. Амулет «Пряжка» был идейно нагружен еще в Древнем Египте. При помощи его Исида воскресила мертвое тело Осириса и поразила жестокой болезнью Ра. Амулет предназначался для того, чтобы умерший получил доступ в любое место загробного мира, а также имел одну руку по направлению к небу, а другую – к земле (см., например, Уоллис Бадж «Магия Древнего Египта»). Теперь согласуйте с Пилатом. Не сможете, поможем.
- Не удивлюсь, если следующей вашей апелляцией будут карты Таро. На Папюса б не нарваться…
- Однако напросились. Таро так Таро. Для вящей объективности.
Автор романа о Пилате – мастер. Его номер 118-ый. В картах ТАРО 118-ой нету. Есть номер 18 «Луна». Знак Водолей. Речь, разговор, беседа, говор, болтовня, толки. Злословие – Клевета – Решение – Совещание – Луна.
- Матрица?..
- …Первой главы о Пилате?
- …Всего романа!
Пилат, несомненно, был очень умный человек, образованный и интеллигентный. Он совершенно ясно видел, что перед ним не преступник, «развращающий народ», как заявляли ему «истин-но еврейские люди» того времени, не претендент на иудейский престол, а просто «философ», как мог бы он определить для себя Иисуса.
Этот «философ» возбудил его симпатию, даже сочувствие. Иудеи, требовавшие крови невинного, были ему противны. Но серьёзно бороться за него, создавать себе неприятности, — это было для Пилата слишком. И поколебавшись немного, Пилат предал Иисуса.
У него была, вероятно, мысль, что он служит Риму и в дан-ном случае охраняет спокойствие правителей, поддерживает по-рядок и мир среди покорённого народа, устраняет причину воз-можных волнений, хотя и жертвуя при этом невинным челове-ком. Это делалось во имя Рима, и ответственность, как будто, падает на Рим. Конечно, Пилат не мог знать, что дни Рима уже сочтены, и он сам создаёт одну из тех сил, которые уничтожат Рим. Но мысль Пилатов никогда не идёт так далеко. Кроме того, у Пилата по отношению к своим поступкам была очень удобная философия: всё относительно, всё условно, ничто не представляет особой ценности. Это применение на практике принципа относительности» — Пилат вообще удивительно современный человек. С такой философией легко лавировать среди жизненных трудностей.
Иисус даже помог ему, сказав:
«Я... на то пришёл в мир, чтобы свидетельствовать об истине».
«Что есть истина?» — иронически парировал Пилат.
И это сразу же поставило его на привычный путь мысли и отношения к вещам: напомнило ему, где он, кто он, показало, как он должен действовать.
Сущность Пилата в том, что он видит истину, но не хочет следовать ей; Чтобы не следовать истине, которую он видит, он должен создать в себе особое скептическое и насмешливое отношение к самой идее истины и к людям, стоящим за эту идею. Он не может уже в глубине души считать их преступ-никами, но он должен выработать определённое, слегка иро-ническое отношение к ним, которое позволяло бы в случае необходимости жертвовать ими…
Символическое умывание рук нераздель-но связано с образом Пилата. Он весь в этом символическом жесте. Для человека подлинного внутреннего развития никакого «умывания рук» быть не может. Этот жест внутреннего обмана не может ему принадлежать. «Пилат» — это тип, выражающий собой то, что в культур-ном человечестве препятствует внутреннему развитию человека и создаёт главную помеху на пути к сверхчеловеку. Мир полон больших и малых Пилатов. «Распятие Христа» никогда не совершается без их помощи.
Они прекрасно видят и понимают истину, но любая «печаль-ная необходимость», или политические интересы, как они их по-нимают, или интересы собственного положения могут заста-вить их предать истину и затем умыть руки.
По отношению к эволюции духа Пилат — это остановка. – П.Д. Успенский «Новая модель вселенной».
- К сожалению, к Пилату подходят с затасканными и узковатыми лекалами: смалодушничал, умыл руки, уступил, предал Христа жидам на поруганье…
- А это трагическая личность, пребывающая в непрерывном поединке с одним, даже несколькими противниками кряду.
- С бесами, скажите уж прямо?
- С кем конкретно? Иешуа, это я еще понимаю, тот противостоит. Но Пилат, при его-то власти?! Не знаю. Разве что с Каифой...
Тогда наш расклад. В романе Понтий Пилат ведет, минимум, четыре поединка. Не все они очевидны, но все равнозначимы по напряженности.
Первый – с Иешуа. Его правду Пилат понял и признал. Но, являясь продуктом прошлой эпохи и законопослушным правителем, был в то же время обязан не допустить смуты, жертв, потому и не посмел об этом заявить во всеуслышание. Да и собственной карьеры ему вдруг стало жаль. В комплексе все это роковым образом отразилось на судьбе Иешуа. Конечно, другой префект, скорее всего, поступил бы хуже Пилата. Без мук совести и раскаянья. Но Пилат потом кается именно за это свое – карьерное – малодушие. И это несмотря на то, что он повел себя намного честнее, смелее, мужественней, благородней и выше 99 % начальников всех эпох в своих попытках отстоять жизнь невиновного человека. Именно – Человека, ибо реальный Пилат вряд ли вообще осознавал, что перед ним пророк и, тем более, сын Божий.
Возьмите среднестатистический тип начальника, впитанный нашей исторической памятью. Вот пламенные комиссары, а того хуже – злоумышленные имитаторы и бездумные профанаторы идеи, с фанатической верой в мировую революцию, с их непоколебимостью в деле уничтожения «классовых» врагов и просто сомневающихся. На той же ступеньке практически все прославленные военачальники, наркомы и красные директоры времен Великой Отечественной. Неусомнимо выполняющие линию партии, уже на этом основании они и снимают с себя всю ответственность за ошибки, в том числе за расстрелы и расправы с «отщепенцами». На самом деле, все они – типичные карьеристы, ничем не отличающиеся от щедринских и гоголевских чинодралов.
Пожалуй, не так кровожадна в действиях, но не менее труслива и безжалостна к «назначенному» диссиденту (в кавычках и без) вся номенклатура от Хрущева до Горбачева. Значительная часть этой партократии, совершив после 1987 года «затылочный оверштаг» на 180 градусов, сейчас засела в криминальных бизнес-структурах, кремлевских кабинетах и в составе не важно какой, главное, чтобы Партии власти. Ну, не смешно ли от всех этих «идейных и принципиальных» господ ибн товарищей требовать хотя бы половины процента Пилатовской отваги и чести? А ведь и они так же, как перекрасившаяся интеллигенция, прочие «соцреалисты», что-то там тявкают насчет нравственности и греховности римского прокуратора.
Между тем, Иешуа как бы признает, что без Пилата нет самого Иешуа: раз один, тут же и другой! Пилат породил Иешуа на века! И вот вопрос вопросов: как бы повернулось дело, отклони Пилат казнь, заточи философа в библиотеке или сплавь к арабам – тем, кто ровно через 600 лет ответил на иудеохристианство исламом?
Второй поединок Пилата – с и.о. президента Синедриона Каифой. Императорский наместник Иудеи в описании Булгакова во всех отношениях выше Первосвященника иудейского, но, прежде всего, как законник. Каифа использует те способы, которые впоследствии назовут… иезуитскими, беспощадно шантажируя и провоцируя того, перед коим должен трепетать. То есть перед Пилатом - непримиримый враг новой веры и ее Пророка…
Эта антисемитская выдумка Булгакова не есть украшение его таланта.
Ладно. Цитируем талмудический текст:
«В течение сорока дней перед этим (распятием) ходил перед ним (Иисусом) вестник, возвещавший, что его, Иешуа из Назарета, намерены побить камнями за то, что он занимался колдовством, обманывал и сводил Израиль с пути истинного. Пусть имеющий сказать нечто в защиту выйдет наперед и защитит его. Но не было обнаружено ничего в его защиту, и накануне Пасхи его повесили» («Неоспоримые свидетельства». Сост. Джош Мак-Дауэлл).
Если мало, продолжим:
«- Что ты, Каифа?» – этим вопросом бортковский Пилат снимает вину с главы иудейской церкви, перекладывая ее лично на Каифу, человека. Идейный Каифа же подчеркивает свою веронетерпимость, не заходя в помещение язычника. А отношение Булгакова лично к Каифе – вот оно: тень первосвященника сжимается у хвоста скульптурного льва.
Что есть лев? Лев – во-первых, символизирует кесаря, во-вторых, державный символ Иудеи. Автор считает, у Каифы Пилат таки выиграл духовно-нравственный поединок.
Вот только силе уступил. Довольно жестокий финт со стороны игемона: сначала обрек Иешуа на смерть и, одновременно, на спасение, а потом вынужденно умыл руки.
Для того чтобы понять кажущуюся бессвязность его поступков, стоило бы знать одну «конституционную» тонкость того времени - одну «большую разницу». В Риме можно было схлопотать «вышку» за оскорбление народа, неуважительно произнеся всего лишь имя принцепса.
Пока оскорблять народ опасно, империя цела, - возбудился патриот. - У нас сейчас можно обзывать великий русский народ хоть поодиночке, хоть вкупе. И не то что не накажут, а на того, кто просто вслух обидится за русский народ, навешают всех собак: «шовинист», «антисемит». И народ же еще за это ответит. У нас за русофобию (открытую ненависть к русским) не накажут, а вот за антисемитизм (просто нелюбовь к евреям) – тут уж на всю катушку.
Переходим к третьему, мало кем замечаемому, поединку, который был вчистую проигран Пилатом. Это выдержанная в стиле доброжелательности дуэль игемона с главой имперской спецслужбы в Иудее Афранием. Ошибка Пилата, а точнее не зависящая от него необходимость состояла в том, что наместник Иудеи был вынужден доверять самому опытному «оперативнику» Империи. И это, очевидно, было справедливо по адресу Афрания: Рим был просто обязан держать лучшую агентуру в Иудее - наиболее взрывоопасном, мятежном и революционном уделе.
Очевидно, Пилат задумал словчить с казнью и похоронами, вплоть до их имитации и подмены тела симпатичного ему Иешуа, а также последующего, и справедливого, «перевода стрел» на Синедрион, а также – на Иуду. Но старый солдат не мог знать все нюансы работы спецслужб. И, не исключено, Афраний переиграл его, Синедрион и историков. Не переиграл он только Историю.
Кстати, Кириллом Еськовым в книге «Евангелие от Афрания» развернута специфическая гипотеза об оперативном проекте «Рыба», который нежданно для разработчика Афрания перерос во Вселенский идейный переворот и новую мировую религию…
Но это, если рассматривать Афрания как реального человека. Булгаков же дает и изнаночный портрет этой зловещей фигуры, как демона тени.
Еще один агент Иномира? Попросим доказательств.
Как скажете. Даем наводку. Афраний по обыкновению отступает в сумрак, где нельзя увидеть, отбрасывает ли он тень. У него, и это в Леванте-то, белые, нездешние, руки. Как только Пилату вносят светильники, Афраний, стремительно обгоняя появление света, покидает стол. Конечно, у Бортко, наоборот. Если следовать Булгакову, коего режиссер прочитал 201 раз, прокуратор выходит на балкон, где в тени прячется «группенфюрер». В фильме же Афраний сам выходит под факелы Пилата. Учтем и то, что Афраний всегда в темном (навыворот сером) плаще с капюшоном и гладко выбрит. Никого не напоминает? «Мастер», пролезающий с балкона в палату Бездомного, также гладко выбрит. Истинный Воланд, в темном же плаще, всегда гладко выбрит. Но Воланд ни разу не показан «в своем настоящем обличье» - как и Афраний, оба умеют вывернуться наничь. Поэтому, если есть желание, придайте ему любое обличье. И это обличье Афрания вряд ли покажется недостаточно убедительным и живым.
Будет вам. Афраний у Булгакова – типичный иезуит.
О наружности иезуита есть предписание Лойолы: «Голова слегка наклонена вперед, но не свешена вправо или влево; глаза опущены настолько, чтобы не смотреть на собеседника, а искоса следить за ним; хмуриться и морщить нос не следует, вообще сохранять невозмутимость, но при этом внешний вид иметь больше ласковый и довольный, чем печальный; не разевать рта и не поджимать губы; ходить по возможности всегда степенно». Прежде чем постановить это правило, Лойола долго обдумывал его, плакал и семь раз обращался с молитвой к Богу. – А.А. Быков «Игнатий Лойола».
Взяв же на вооружение «заговорщицкую версию», разматываем следующую цепочку. Не согласны – поправьте.
Итак, Афраний разработал и запустил сложную комбинацию, повесив на кресты троих. Кого? Арестантов. Потом позволил действовать Левию Матвею. И тот сразу же выкрадывает с места казни самое важное тело. Потом Афраний превратно докладывает обо всем Пилату, заставив его всю жизнь страдать из-за трусости, которой прокуратор не совершил, но которая была «сыграна» и вошла в историю благодаря «такой пошлой казни».
Трусость Пилата в том, что он, вместо прямого пути «на подлог» ради спасения Иешуа, позволил «профессиональным мистификаторам и заговорщикам» (Афранию и Каифе, возможно действовавшим в сговоре) обставить казнь пророка неоднозначными версиями. Те, в свой черед, со временем обросли противоречивыми домыслами и легендами.
- А эти мифы на протяжении 2000 лет дают свои плоды в виде всяческих ересей и спекуляций. Но вы не назвали самый серьезный прокол Пилата, который вполне допустим, благодаря лазейкам, предоставляемым недоговоренностями Булгакова. Велев спасти Иешуа и укрыть Иуду, не только много знавшего, но и способного опознать тело учителя, Понтий запустил чудовищную машину стократно усиленной лжи. На кресте вместо Иешуа мог висеть Вар-равван.
- Но если это висел Вар, то зачем его не отравили, как и велел Понтий Пилат, ядовитым пойлом, а закололи, как и Иуду – в сердце?
- А за тем, что таким фокусом убивалась вся сакральность искупительной жертвы, и в этом вековая вина Пилата! Он должен был спасти не плоть, а – Идею!
- Иудею!
…Если же на кресте висел Иешуа, то Афраний не подал ему усыпительное, а велел заколоть в сердце, как и Иуду в саду, а тело… исчезло! В результате, сами версии «Иуда на кресте», как и «тело Иуды, погребенное вместо спасенного Иешуа», дают простор для самых разных трактовок. Вплоть до справедливо критикуемой ныне идеологической конструкции иудеохристианства, в котором подлинные идеи Христа были подменены, «дополнены» и приукрашены не только личными толкованиями евангелистов, но и приверженцев Каифы.
Наконец, разве недопустима версия, что Иуда был невинен, просто знал и проповедовал не то, за что он проклят, а ТО?.. Тогда становится понятен смысл его последних звуков: «Ни… за…». «ЧТО» - добавим мы. В самом деле, разве красноречивое многоточие после «за…» в тексте Булгакова не предполагает вместо законченности фразы, буде это просто имя НИЗА, недосказанности продолжения?!
Иуда невиновен? А 30 сребреников?
В романе нигде не сказано, как он получил 30 тетрадрахм. Эта сумма лишь вполне могла быть ПОЛУЧЕНА Иудой - работником меняльной лавки. Сказано, что его, бегущего через кладбище по ЛУННЫМ коврам за призрачным видением Низы (Геллы), подкараулила троица: коренастый, убивающий с большими искусством коротыш (Азазелло), говорливый дылда (Фагот-Коровьев) и - в капюшоне (Афраний-Воланд). Вдали Афрания поджидает коновод (кот Бегемот). Афраний перед этим получил приказ Пилата «спасти» Иуду от убийц с ножами. Иуда был на лунной дорожке четвертым – и лишним. Так же как Иешуа был 4-м лишним для троицы иудейских разбойников на Голгофе. Иуду, как и людей на кресте, убили в сердце, правда, кинжалами - спереди и сзади, а в кошель подсунули липовую записку. Сам же кошель с запиской перекрестили веревкой – страшный символ повязанности кошелька (денег) и креста (христианства).
Далее. Лишь после убийства Иуды в кошельке было найдено 30 тетрадрахм, и только тогда усилиями Афрания сумма была оглашена. Тут все и встает на свои места: когда даже всезнающий Афраний говорит Пилату, что ничего не знает о величине суммы, врученной Каифой Иуде, демон не врет. В тот момент ему это, действительно, не было известно. Ведь Иуда еще не получил и уже не получит от Каифы никаких денег. 30 тетрадрахм – это то, что он в последний момент взял с собой в меняльной лавке. Повторяю, нигде в романе не сказано, что получены они были от Каифы. Просто – получены!
И тогда еще понятней его укоризна, его белое, одухотворенно красивое лицо после убийства. Да и последние звуки из уст Иуды «Ни… за…» были произнесены «голосом низким и укоризненным».
Опять! Хриплым разбойничьим был голос «Иешуа» на кресте, таким же хриплым – человека в разорванном хитоне с обезображенным лицом, сопровождавшим на лунной дороге Пилата. Задал же загадок мастер Булгаков.
Мягко говоря, неожиданный взгляд на связку: Иуда - Афраний. Кстати, откуда Булгаков взял этот образ?
В «Булгаковской энциклопедии» говорится: «Афраний и Понтий Пилат также пытаются сделать доброе дело, не порывая со злом. Пилат стремится помиловать Иешуа Га-Ноцри, но, опасаясь доноса, утверждает смертный приговор. Афраний по долгу службы руководит казнью, но потом по завуалированному приказу прокуратора убивает доносчика Иуду из Кириафа. Афраний и Понтий Пилат своеобразно восприняли проповедь Га-Ноцри о том, что, все люди добрые, ибо первое, что они делают после смерти Иешуа, так это убивают Иуду, совершая с точки зрения проповедника безусловное зло»…
Благостная интерпретация. Похоже, Владимир Бортко взял на вооружение именно ее. И прибалт Любомирас Лупявичюс нормально играет суперагента Афрания, но чужой голос Олега Басилашвили занижает естественность воплощения. Непонятно, разве на роль античного то ли Мюллера, то ли Шелленберга так трудно было найти русского или хотя бы русскоговорящего актера?
Между прочим, та же неестественность - чужое озвучение - портит впечатление от игры Александра Галибина, коему по сценарию и так-то тесновато развернуться.
Но нас интересует Афраний…
На разных исторических этапах в Риме хватало Афраниев. Так звали полководца, который на пару с Петреем неудачно противостоял Юлию Цезарю в Испании. То же имя носил популярный комедиограф Луций Афраний (150-80 г. до н.э.). Но ближе всех по времени стоит к Пилату Афраний Бурр Секст – начальник преторианской гвардии в правление Нерона. Этого персонажа отравили в 62 году.
Пожалуй, вот это будет погорячее.
Обычно исследователи романа почему-то озабочены эволюцией взаимоотношений Пилата с Иешуа. Афраний, как правило, проскальзывает по пригашенной кромке их интереса.
Литератор и аналитик Кирилл Еськов с этим не согласился и предположил, что в Иудее 30-х годов главный контрразведчик Афраний был никак не мельче самого игемона. Больше того – тайная власть в провинции, если не во всем восточном Средиземноморье, была паутиной, сходившейся в его кулак. А дальше становится ясно, что следом за Иешуа и Пилатом Каифа, Афраний и Иуда также являются ключевыми фигурами романа. Но не фильма, где они играют галерку, раек, периферию, то есть именно провинцию, каковой Иудея и была по отношению к Риму. Кирилл Лавров в образе Понтия Пилата все-таки стар, а оттого не так убедителен, как должен бы быть опытный и бравый воин. Каифа в трансформации Валентина Гафта, а скорее – Бортко, отнюдь не мастер закулисных интриг. Первосвященник даже заметно облагорожен за счет… Парадокс, но облагорожен за счет навязанной режиссером бесцветности, приданной этому образу. У зловещего первосвященника Синедриона в исполнении Гафта как бы нарочно стерилизованы, загашены самые его яркие черты: фанатизм, непреклонность, жестокость и коварство.
Закончим с прокуратором.
«Больше мне ничего не нужно». Это слова Пилата, которому человек в грязном хитоне и с обезображенным лицом говорит по воле лишенного солнца мастера, что казни не было.
Ради химеры, будь то фальшивая казнь или «муки» Пилата, ставшего героем мифа, настоящий Иешуа не стал бы лгать! «Казни не было» - лишь приятное заблуждение, принимаемое за правду только потому, что в это хочется верить и что это удобнее неприятной, даже страшной, но подлинной правды.
Утешает одно: в бездну не то неба, не то подземья ушел отпущенный мастером герой – Пилат, сын короля-звездочета, но туда же канул и Воланд со свитой.
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 0
Права: смайлы да, картинки да, шрифты нет, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
.Берия- вызывает ассоциации как и голос Сталина,жесткий человек. А вот Гитлер-он у меня вообще никаких эмоций не вызывает из этой записи,он здесь спокойно говорит, вот есть запись,так там голос из ада 
- участник сейчас на форуме